Дочь многолетней экс- председателя городского суда Тамары Григорьевны Порхун знают многие жители города . Сегодня рассказ о трагической судьбе этой семьи. Ирина Живолуп , нотариус по профессии, приехала в Израиль из временно оккупированного российскими войсками Изюма – города на северо-востоке Украины. Приехала одна. Семья – муж, взрослый сын, мама, собака – навсегда остались там, убитые первым упавшим на Изюм российским "Градом".
24 февраля проснулась от того, что мне в пять утра позвонил ребенок из Харькова: бомбят Харьков. Он жил в Харькове со стороны Белгорода, это север… Я ему закричала "Беги в подвал!" А на следующий день последней электричкой он приехал в Изюм. К этому времени у нас уже начались взрывы – армия взрывала мосты. Изюм – это ключ к Донбассу, небольшой городок, 50 тысяч населения, очень живописный, но здесь лучшее место, чтобы перейти Северский Донец. Перешел – и ты в 35 км от Славянска. Лес, грибы, клубника, речка, водохранилище… Курортный городок, никаких военных частей. У нас всю жизнь отдыхали москвичи, отдыхали жители Донбасса.
Я говорила: давайте уезжать. Машина есть, загрузили ее, взяли документы. Но маме 82 года, муж – беженец с Донбасса. Он уже один раз бросил все: бизнес, дом в Горловке. И после того, как он снова наладил жизнь, бежать еще раз он просто не мог. Я не смогла их уговорить.

Вечером 6 марта собака начала визжать. И первый же прилет"Града" попал в наш дом. Мы не успели просто выскочить. И они все погибли одновременно. И мама, и муж… А сын умер на моих руках. Я их всех откопала, с двумя перебитыми ногами – тогда я этого не чувствовала… Не знаю, как я ворочала эти балки. У дома снесло крышу. Когда я поняла, что они погибли, то позвонила своей куме… Понимаете, город разделен речкой на две части, и немцы… Тьфу, рашисты… Не могли перейти реку, потому что мосты были взорваны… В общем, ее муж из Киева поехал меня вытаскивать, но его не пропустили. А потом и в их дом попала фосфорная бомба, за 15 минут дом весь выгорел. Это я потом уже узнала. Я понимаю, что у меня что-то с ногами: кровь, все. А уже темень, снаряды летают… Над головой созвездие Ориона, самое красивое в северном полушарии. Огромные звезды и мороз минус 10. Я тоже попала в завал, но смогла вылезти, а потом вытащила ребенка – он был еще живой. А когда он умер, начала откапывать и маму, и мужа, искала собаку, но так ее и не нашла. Я их откопала, пыталась реанимировать, но быстро поняла, что пульса нет, сердце не бьется… В общем, я интуитивно нашла слепой угол в спальне, нашла куртку ребенка, надела ее, залезла под кучу одеял, нашла воду, какие-то витамины и тревожный рюкзачок сына, там какие-то тоненькие колбаски… И каждые два часа – три глотка воды, раз в день – кусочек колбасы. Так я пролежала восемь дней. На пороге мои родные, круглые сутки бомбежка… Окна выбиты, холод. В какой-то день было затишье, и я услышала голоса. Ходить я не могла, начала звать на помощь, и меня услышала соседка. Они залезли через окно и вытащили меня на одеяле. Затащили в подъезд соседнего дома, помыли, накормили, хотели спиртное влить, но я отказалась. И они говорят: нужен врач. Под бомбежкой нашли фельдшера, он приехал, тоже говорит, что нужен врач. А больница была уже разбитая… Они бомбили больницы, поликлиники и школы. У нас школа была – две мировые войны пережила, а эту нет. Фельдшер поехал в эту больницу на мотороллере, узнал, что там есть один врач… Нашли машину, погрузили меня и под бомбежками направили туда. И доктор, слава богу, он жив – сегодня узнала. Юрий Евгеньевич Кузнецов. Мне повезло, что он травматолог. Он меня по живому зашил, потому что анестезии не было. Сказал: не вздумай терять сознание, мне тебя реанимировать нечем. Положили в подвал, и 25 дней я лежала в подвале в больнице. Там было много диабетиков, было много людей с легочными болезнями – подвалы, холод, сырость… Лежишь в подвале, свет от генератора, солярку для которого каждое утро ищут волонтеры. Нам постарались организовать трехразовое питание – там была женщина, ухаживавшая за своей бабушкой. Она повар по профессии. Мне повезло, что я попала в больницу в числе первых, и там были лекарства, была гуманитарка. Меня прокололи по полной программе, чем спасли мне ногу. Капельницу приходилось греть на себе, чтобы не замерзла. Каждый день приходили люди: переломы, осколки. Кузнецов их буквально складывал.Когда мне уже ничего не делали, только перевязки, я ему говорю: "Юрий Евгеньевич, может меня куда-то?" А он мне: "Куда ты пойдешь? В такой же подвал? Так здесь я тебя хотя бы три раза покормлю, перевязку сделаю. А там кто это сделает?" Я еще не знала, что ноги переломаны. Он мне наложил лангет на более страшную ногу. Света ж нет, ни рентгена, ни CТ не сделать. И там очень тяжелые больные лежали. Все время ж прилетало. Был молодой мужчина, весь переломанный. Его отец погиб, а за ним ухаживала жена. Мое горе – это капля в море. Там был соседский мальчишка, он мне сказал: "Теть Ир, не переживайте, я похороню ваших". А они там так и лежали, я и скорую вызывала, и МЧС – никому дела нет. А люди хоронили в огородах, на клумбах, где могли. Когда были периоды затишья, начали на кладбище хоронить, так эти сволочи увидели копошение на горе и начали с вертолетов расстреливать кладбище. В конце марта пришли русские. Перед этим зашел доктор и сказал, что когда они придут, нужно вести себя спокойно. Ему вообще нужно памятник при жизни поставить и Героя Украины дать. Он никому не отказывал в ночевке, кормежке. Там же много домов было разбомбленных, и куда человеку идти ночью… Пришли русские, хорошо экипированные, с рацией. Сказали, что у них есть доктор, начали предлагать лекарства. Они даже документы не смотрели, только у мужчин фамилию имя отчество переписали. Сказали, что у них есть госпиталь за речкой, самых тяжелораненых забрали, но госпиталя никакого там не было – их сразу в Россию в Белгородскую область. Может, картинку сняли, а куда они делись, никто ничего не знает. Предлагали и другим поехать, но я сказала: нет. Вели себя, правда, очень корректно, автоматы были опущены – ничего не могу сказать. А потом зашли "лугандоны": "ЛНР и ДНР". Мало того, что они были одеты… Идет снег, а они в сандалиях с носками, какие-то каски Второй Мировой войны, непонятная одежда – бомжи какие-то. Один поднимает одеяло и начинает автоматом водить по лангете на ноге, а палец на спусковом крючке. Думаю: сейчас выстрелит. Тут подбежал доктор, говорит: "Это женщина, у нее Ахилла нет". В общем, лежала я 25 дней. Перевязки все меньше и меньше, уже нет мазей, уже нет перекиси, а людей все больше и больше. И тут вмешался случай. Приехал к нам в больницу мужчина, который искал свою жену. Ему показали меня. Он возвращается в свое село и рассказывает родственникам. А в это время там сидят наши с мамой приятельницы и нас всех оплакивают – им сказали, что вся семья погибла. И он говорит: "Так я эту фамилию слышал". Тетя Рая спрашивает: "Она в очках?" "В очках". А самое страшное, у всех очки остались целы, мы все очкарики. И они понимают, что это я. На следующий день она посылает своего сына, тот приезжает и говорит: "Тетя Ира, я вас вытяну".Это было в ночь с 6 на 7 апреля. Бомбежка была очень сильная – одни стреляют по окрестным деревням, другие по понтонному мосту, который русские пытаются навести рядом с больницей… Все ходуном ходит. И вот приезжает этот Руслан… Там был восстановленный пешеходный мост, с настилом из досок, и он с ДНР-вцами договорился, я так понимаю, за самогон, чтобы меня пропустили. Там проверяли сумки, телефоны, всем сказали почистить телефоны, чтобы никаких фотографий не было. Люди чистили и плакали – это ж фотографии детей, событий. В итоге меня на товарной тележке перетащили на ту сторон"ДНР-вцы", все перерывали. Посмотрели на меня, окровавленную, всю в синяках. Проехали через них, через последний, русский КПП, привезли в это село. Там меня перевязали, в первый раз помыли, покормили, положили в теплую чистую постель. Вокруг весна, воздух такой… А на следующий день русские подошли к селу, начали бомбить. Северский Донец разлился, и там был только деревянный подвесной мостик без перил, ребята-волонтеры переправляли по нему гуманитарную помощь. И Руслан мне говорит: "Мы вас по нему вытащим". Он залез на какую-то гору, позвонил моей подруге Яне в Днепр, та говорит: "Я ее в любом виде приму". И опять – лесными тропами нас привезли к этому мостику и четверо пацанов 20-летних меня на коляске перетащили. Говорят: "Вы не бойтесь, кстати, плавать умеете?" А там бурлящий Донец, у меня лангет, мне только плавать…После моста сразу всем сказали залечь под деревья – там дроны летали. Детям сказали накрыть яркие курточки, чтобы не было видно. Мы часа два ждали, пока волонтеры приедут, они тоже пережидали бомбежку. Приехали – нас быстро раскидали по машинам, и мы пролесками поехали. Над нами русские самолеты, дроны… Интересно, что волонтерами были люди из хора местной епархии. Они рассказали, что пытались договориться с русскими, и Владимир Зеленский, и на международном уровне, чтобы в Изюм доставляли гуманитарную помощь, чтобы дали вывезти раненых, но все бесполезно. Изюм был полностью отрезан, как Мариуполь. Поначалу у местных получалось выходить через какие-то тропы, но потом нашлись люди, которые о них рассказали, тропы начали перекрывать. Приехали в Днепр, подруга меня встретила. Как увидела, говорю: "Только не плачь". Сразу поехали в больницу имени Мечникова. Куча раненых: военных, гражданских. В приемном покое спрашивают: "Откуда женщина?" Я говорю: "С Изюма". Наступает мертвая тишина… И без всякой очереди меня в перевязочную, начинают вязать, мыть, делать гипс, рентген сломанной ноги. Что и вторая сломана, только в Израиле обнаружили. Они предложили меня положить, но я решила, что буду жить у подруги и ездить на перевязки. Моя подруга обо мне очень заботилась, организовала день рождения, подарила любимые тюльпаны, у меня стал нормальный цвет лица, я начала ходить, решила постричься.Теперь пора рассказать, как я оказалась в Израиле. У меня есть две двоюродные сестры по отцу, одна живет в России, вторая – в Торонто. Когда это все случилось, и еще была связь, я ей позвонила, рассказала, почем в стране рубероид. Она такая: "Подожди, еще три дня и вас освободят". Ну, я ей и рассказала, что меня освободили от мамы, от мужа, от сына, и от любимой собаки, от дома, от прошлого, от будущего, от здоровья. Я перестала с ней общаться.Но ее сестра Оля узнала, что меня ищут. Она связалась с еврейской общиной Торонто, та – с еврейской общиной Днепра. Позвонил мне представитель общины Игорь. А у меня из документов только украинский паспорт, все остальное завалило. Были полностью оригиналы документов – мы подумывали об Израиле. Но знаете, мы там жили хорошо, была машина, дом, у ребенка квартира в Харькове. Я пахала как Папа Карло, но мы могли и за границу поехать. Так что не думаешь…На мое счастье, и я, и папа родились в Днепропетровской области. И когда мне позвонило переехавшее в Харьков начальство, спросило, чем помочь, я попросила помочь восстановить документы. Они связались с Управлением юстиции Днепра, и мне за день сделали все выписки – ведь документы в электронном виде есть. Потом мы обратились в местный Сохнут, но они как-то не очень отреагировали. Тогда Игорь связал меня с Сохнутом ( Центры экстренной помощи для евреев)Кривого рога. И там мне организовали медицинскую эвакуацию. Отправили документы в Варшаву, но тут праздник Песах, неделю не было консула. Но потом звонит Игорь: "Готовься, завтра утром едем в Варшаву". Приехала скорая и в сопровождении израильской медсестры доехали до границы, перевезли меня на кресле через границу, в общем сутки – и я в Варшаве. Меня там встретил Сохнут, дали сопровождающего, коляску. Это была пятница, в понедельник я встретилась с консулом, а уже в среду 11 мая я вылетела в Израиль в сопровождении опекавших меня волонтеров – мы с ними общаемся и сейчас.

Так я оказалась в Израиле. Хожу по врачам, зажила нога уже, начинает со мной работать физиотерапевт. Здесь уже обнаружили и осколок во второй ноге, и то, что было два перелома… Но, слава богу, операцию на костях делать не надо Ходить буду. Вы знаете, я с кем ни говорю из земляков – все хотят вернуться, руками разгребать, отстраивать город. И все очень постарели, прямо сдали. Там ведь газа нет, сейчас стали давать воду, но пить не нельзя – техническая. Колодцы все вычерпали. Люди брали воду с Донца, по которому плавали трупы. Это гуманитарная катастрофа. Туда допускают только российские грузы. Все школы разбомблены. В музыкальной школе уцелел один угол – так они в нем сняли репортаж про то, как школа открылась. Еще когда я лежала в больнице, они вызвали доктора, приказали разобрать первый этаж и перенести туда больных. Им нужна была картинка. Он говорит: "Я людей спас от осколков, а теперь мне их снова под осколки класть?" Кума моя рассказывает: ее коллега вырвалась и говорит, что если бы не видела, никогда б не поверила: подъезжает "Град", дает выстрел по Славянску, и минут через десять – по Изюму. А потом выдали за украинский обстрел, говорят: "нацисты". Вообще, ощущение, что они повторяют путь немцев. Где немцы переправлялись, там и они. Каждый реагирует на это по-своему. Кто-то сжимает зубы и живет дальше, кто-то замыкается в себе. Но самое страшное – я даже не знаю, где мои похоронены. Особенно много об этом думаешь здесь, когда вокруг тишина, поют птицы. Я ведь не помнила момент взрыва, а здесь мне его из подсознания вытащило, просыпаюсь от дикой боли в ноге. И если поначалу я думала, что туда вернусь, то теперь понимаю, что нужно устраивать жизнь здесь. Туда не к кому ехать. Двоюродная сестра зовет в Россию. Но как можно поехать к тем, кто убил всё во мне? Это предать всех. Надо выживать. Учу язык". Рассказ Ирины записал Павел Вигдорчик https://www.newsru.co.